Небо, местами еще темно-синее, уже окрасилось в серый цвет и покрылось на горизонте грозовыми тучами. Затерявшись где-то между сближающимися английской и франко-испанской эскадрами и подгоняемый омерзительно слабым северо-западным ветром, „Incertain” продвигался вперед с расправленными гротом, фоком и кливером. На корме в этот утренний час собрались лейтенант де Монтей, штурман Кэффер, его помощник Маноло Коррэхуэвос и капитан яхты Луис Келенез, все они стояли, оперевшись на фальшборт, и наблюдали за тем, как корабли союзного флота пытаются развернуться, взяв курс на север. В то время как между одними судами образовались большие зазоры, другие сбились в кучу, кто-то предпринимал отчаянные попытки наполнить ветром паруса, чтобы занять положенную ему позицию. И только авангарду во главе с „Neptuno” и „Antilla” удавалось удерживать порядок в строю (желтая полоса поручней вдоль мостиков верхней палубы и широкая кайма того же цвета на черных корпусах отличала испанские корабли от французских). Ловя ветер всеми марселями и брамселями по левому борту, вновь сложившийся головной дивизион указывал направление движения на север всем кораблям эскадры, которые, оседлав волну, пытались сейчас уйти в бейдевинд. Испанцы „Rayo” и „San Francisco” поймали попутный ветер и старались удержаться между французами „Scipion”, „Formidable”, „Intrepide”, „Mont-Blanc” и „Duguay-Trouin”, пока другой испанец „San Agustin”, отстававший прежде, теперь замедлил свой ход, стремясь остаться среди основных сил флота.
В течение всего утра проворная яхта, словно неутомимая гончая, маневрировала между кораблями английской и союзной эскадры, производила разведку и сигнальными флагами слала добытые сведения своему командованию. Сейчас, когда за спиной чувствовалось дыхание английского авангарда, Келенез торопился пересечь линию судов франко-испанского флота, чтобы найти укрытие за их могучими корпусами прежде, чем залпы вражеских орудий превратят его посудину в щепки; уйти туда, где уже нашли убежище шесть французских фрегатов, которые выполняли функцию разведчиков и на своих мачтах дублировали приказы с флагмана, передавая их по всей эскадре.
— Настало время уносить ноги, — пробормотал Кэффер.
Его испанский помощник молчал, потому что ни слова не понимал по-французски, но его выразительные брови отобразили явное облегчение, с которым он воспринял жест капитана, указывающий на то место (свободный промежуток между двумя кораблями), где Келенез решил пересечь линию союзного флота.
— Сейчас заварится каша, ¬— подумал Маноло.
Было начало девятого утра, они находились в девяти лигах на юго-восток от Кадиза, и на этот момент тактика Нельсона уже стала понятна: англичане продвигались вперед двумя параллельными рядами кораблей, которые шли подгоняемые попутным ветром и покрытые парусами до верхнего клотика, намереваясь врезаться под прямым углом в центр и в арьергард франко-испанской эскадры. Головное судно англичан находилось немного севернее, прошло всего лишь полчаса, как „Incertain”, встретившись с ним вплотную, повернул назад и дал деру. Это был трехпалубный стопушечный линейный корабль (желтая кайма очерчивала горизонтальные контуры каждой батареи) с белым флагом, закрепленным на фок-мачте. Или, как выразился боцман Тете-де-Морт, белым бывает молоко, разлитое по бутылкам, а это — визитная карточка вице-адмирала Нельсона.
— А видим мы его флагман „Victory”, — заверил боцман как эксперт (Тете-де-Морт обладал ястребиной зоркостью моряка), — следом за ним идет трехпалубный „Temeraire”, с которым я имел дело несколько лет назад, когда был рулевым на борту „Foudroyant”, и мы столкнулись лоб в лоб у острова Уэсан, чуть западнее Бреста. Провалиться мне на этом месте, мой капитан, если это не „Victory” и „Temeraire” возглавляют их строй, — добавил он, пыхнув дымом своей трубки.
— Ты уверен?
— Да, и нам чертовски повезло, что мы еще целы.
Англичане нацелились ударить точно в сердце франко-испанской эскадры, туда, где шли два наиболее значимых корабля союзников, замыслив сделать из них отбивную котлету. Колонна, предположительно возглавляемая лично Нельсоном, двигалась в направлении „Santisima Trinidad” (самый ценный во всем военно-морском флоте Испании четырехпалубный статридцатишестипушечный галеон) и шедшего за ним „Bucentaure” (восьмидесятипушечный флагман адмирала Вильнев). Вторая английская колонна, возглавляемая двумя трехпалубными линейными кораблями с синими флагами на фок-мачтах, следовавшая параллельно первой приблизительно в полумиле южнее нее (Келенез полагал, что ею мог командовать любимец Нельсона — адмирал Катберт Коллингвуд), устремилась в направлении бывшего передового отряда кораблей союзной эскадры, который теперь, после разворота на север, превратился в арьергард флота: пять испанских и шесть французских кораблей, чьим флагманом считался трехпалубный ставосемнадцатипушечный „Principe de Asturias”, на котором поднял свой штандарт испанский адмирал с длинным
аристократическим именем дон Федерико Карлос Гравина Наполи Нокемас.
— Эти английские мерзавцы обожают жареные coulillas, — прокомментировал помощник капитана де Монтей, — Так и быть, им их скоро поджарят.
— Что?
— Яйца, мой капитан.
Келенез понял эту шутку. Яйца с беконом — любимая еда англичан. Если маневр английской эскадры удастся, то они разорвут линию кораблей союзников и окружат их. Но до того англичане попадут под массированный прицельный огонь франко-испанского флота, „банг, рааака, банг, рааака”, без возможности ответить тем же. Артиллерия на судне расположена по левому и правому борту и отсутствует на корме и у бугшприта на носу. Поэтому, пока англичане будут приближаться, подходя к кораблям союзников под прямым углом, они не смогут использовать свои пушки. И получат хорошую взбучку.
— У нас есть шанс выиграть это сражение, — вымолвил де Монтей, который, несмотря на свое аристократическое происхождение (оба его деда и родной дядя лишились голов на гильотине), продолжал оставаться оптимистом.
Капитан „Incertain” почесал свой небритый подбородок и искоса взглянул на своего помощника. Его одолевали сомнения, но он не произнес ни слова. Нельсон непредсказуем как призрак, и, хотя он лишился руки и глаза, продолжает оставаться матерым морским волком. Самоубийственная самоуверенность и безответственность ему не свойственны. Одним словом, он — Горацио Нельсон. Келенез был в достаточной степени знаком с выдающимся мастерством английских моряков, превосходной выучкой их артиллеристов и их заинтересованностью обломать рога любому неприятелю. Но при столкновении один на один французские моряки ни в чем им не уступали и часто брали верх даже над более сильным противником. Как, например, это недавно продемонстрировал тридцатидвухпушечный корвет „Bayonnaise”, взявший на абордаж и захвативший сорокапушечный английский фрегат „Ambuscade „, или капитан Роберт Сурков, командующий корсарами на восемнадцатипушечной канонерке „La Confiance” с экипажем, состоявшим всего из ста восьмидесяти пяти человек, и вовсе одолевший встретившийся ему в море сорокапушечный фрегат „Kent” с командой из четырехсот тридцати сынов Великобритании. Но совсем другое дело командовать огромной эскадрой, и это особенно касалось французского флота, в котором многие адмиралы (до недавнего времени — консулы, а еще раньше — пламенные республиканцы), несмотря на все события последних лет, не учитывали грандиозных изменений и возможностей морской науки и продолжали руководствоваться „Traite des evolution navales de 1696” . В то время, как английские мысль и дисциплина все чаще внушали уважение и брали верх. Все на свете, включая врагов (особенно над этим потешался Нельсон), знали об ограниченности адмирала Вильнев, больше всего на свете старающегося угодить министру Декресу, но совершенно не способного командовать союзным флотом (еще в Кадизе после совещаний по тактике старшие офицеры французского флота выходили с них бледные, как полотно, и сразу направлялись в трактир, а испанские офицеры ошарашенно крестились) и разбирающегося в тактике морских сражений как свинья в апельсинах.
— Сигнал с флагмана!
Гардемарин Галопин положил подзорную трубу рядом с нактоузом и внимательно пролистал инструкцию сигнальных флагов франко-испанской эскадры. Келенез заметил, как дрожали его руки.
— Всей эскадре восстановить строй.
Капитан „Incertain” увидел, как этот сигнал повторили на нок-реях фрегатов.
— Своевременный приказ, — подумал он, — но ветер слаб и продолжает дуть с запада. Как бы это не привело к тому, что те, кто уйдут в бейдевинд, будут передвигаться со скоростью черепахи, а те, кто уже завершил разворот, собьются в кучу. Если англичане подойдут прежде, чем союзный флот восстановит порядок своей линии, может случиться беда. Но другого выбора, кроме как довести начатое до конца, уже не оставалось, и нужно было попытаться поймать попутный ветер. Иначе положение станет слишком щекотливым.
— Еще сигнал, мой командир... Посмотрим. Ох!… Каждый корабль должен принять бой, как только сможет.
— Отметь время.
11.30, — записал гардемарин в судовом журнале, пока Келенез молча обменялся взглядом со своим помощником. Они поняли друг друга без лишних слов. В этот момент „Incertain" под напором дующего в левый борт ветра с развернутым огромным парусом грот-мачты прошел сквозь широкую прореху (шириной не менее двух кабельтовых), образовавшуюся между кормой французского „Heros” и величественным носом испанца „Santisima Trinidad”, которому никак не удавалось набрать скорость. Когда яхта проходила рядом с его капитанским мостиком, Келенез был потрясён внушительным обликом этого боевого корабля, самого мощного в мире, со ста тридцатью шестью жерлами черных стволов, выставленных из открытых орудийных портов по обоим бортам высоченного черно-красного корпуса с белой каймой. Увенчанный лесом мачт и такелажем, весь покрытый парусами, он казался непотопляемым фортификационным островом, чей внешний вид должен был внушать уверенность его соратникам и союзникам. Должен был!
— Берхуан, штурвал курсом на северо-восток. Приготовиться к виражу!
В то время, как „Incertain” грациозно проскользнул сквозь строй союзной эскадры, а матросы продолжали суетиться на палубе, Келенез воспользовался относительной свободой действий, предоставленной яхте, выполняющей роль разведчика и посыльного: бросив взгляд на оставшуюся позади обстановку, он устремился к южному краю линии кораблей. Лавируя, он прошел рядом с флагманом адмирала Вильнев „Bucentaure”, шедшего в кильватере „Santisima Trinidad”. Посмотрев на вымпел, закрепленный на верхушке мачты, Келенез сверил направление ветра, который по-прежнему был слаб и дул с северо-запада.
— Берхуан, держи правее. Так... Хорошо. Так держать.
„Incertain” продвигался вперед, пока по его правому борту на расстоянии в два кабельтова по траверсу не показался „Heros”, и тогда Келенез, немедля, отдал уже привычную команду крепить шкоты кливера и фока, распустить бизань, уйти в бейдевинд и т. д. Рулевой бросил штурвал на подветренную сторону, яхта затрещала под напором продольной качки, едва не замерев на месте, оба треугольных паруса на корме почти повисли на реях, и ветер аккуратненько развернул яхту с левого на правый борт.
— Распустить фок и кливер. Ослабить концы.
Матросы закрепили шкоты, паруса наполнились ветром, и „Incertain”, безукоризненно завершив маневр, двинулся в южном направлении позади основной группы кораблей эскадры, встречая ветер правым бортом. Строй кораблей, безусловно, желал быть лучше: за кормой „Trinidad” удержались лишь „Bucentaure” и француз „Redoutable”, которым морская выучка и отвага (с восторженной улыбкой Келенез вспомнил о энергичном малыше Лукасе) позволили сохранить должный порядок. Испанец „San Justo” (который сейчас должен был находиться намного позади, ведь он принадлежал следующему дивизиону), а также француз „Neptunе” и испанец „San Leandro” поймали кормой слабый ветер и пытались занять свои места. Особенно усердствовал „San Justo”, который прежде сильно отставал, и сейчас изо всех сил брасопил реи, что получалось у него весьма неловко. Его капитан должен был испытывать сильное смущение за все происходящее с его кораблем.
Проходя на расстоянии пистолетного выстрела от „Bucentaure”, Келенез механически поправил форменный галстук и воротник своего мундира, а потом и вовсе, сняв по Уставу фуражку, обнажил голову. Глядя на капитанский мостик флагманского корабля, откуда группа французских офицеров наблюдала за маневрированием эскадры, его сознание наполнилось гордостью за сверкающее великолепие символов новоиспеченной Империи. Среди собравшихся он разглядел вышитую широкополую шляпу, эполеты и ордена адмирала Вельнев. Вдруг один из стоящих у фальшборта офицеров, держащий в руках сверкающий на солнце латунный рожок, прокричал Келенезу, чтобы он передал адмиралу Гравина (его эскадра все еще не выстроилась в боевой порядок) приказ удерживать позиции в строю, следуя строем друг за другом. Келенез и его помощник де Монтей опять обменялись многозначительными взглядами. Еще недавно испанский адмирал командовал передовым отрядом союзного флота, а теперь, находясь в арьергарде, посредством сигнальных флагов, просил разрешения действовать самостоятельно и атаковать ближайшую к нему колонну английских кораблей, обстрелять их из всех орудий, разбить строй и попытаться окружить. Идея была полезна для общего дела, ведь Гравина был смелый и опытный моряк, и Келенезу это решение показалось превосходным. Но Вильнев придерживался другого мнения: там, где присутствует французский адмирал, испанец никогда командовать не будет. Идиотское самомнение. Келенезу оставалось лишь подтвердить, что приказ им понят, он повторно отсалютовал и, подчинившись, продолжил движение на юг. Проходя рядом с „Bucentaure” он увидел еще один переданный сигнальщиком приказ:
— Идти курсом в бейдевинд для встречи неприятеля, — перевел его гардемарин Галопин.
— Встретить того, кто сам этого желает, — низким голосом пробурчал штурман Кэффер.
Таким же тихим голосом капитан тут же осек его, сказав, чтобы тот закрыл рот, не то он сам об этом позаботится. Келенезу было видно, как по всей линии эскадры корабли боролись с качкой и обвисшими из-за слабого ветра парусами, за кормой они тащили спущенные на воду шлюпки и ботики, которые находились там с целью не загромождать во время боя палубу. Испанские и французские корабли начали лавировать, чтобы выставить свой нос по ветру и, таким образом, встретить врага батареями левого борта, а англичане, тем временем, изо всех сил старались наполнить паруса и уже почти приблизились на расстояние пушечного выстрела. Их колонна под белым флагом устремилась прямо в сердце союзной эскадры (Келенезу все меньше нравился приказ, который он обязан был передать арьергарду флота) в то время, как расположенная южнее вторая колонна англичан под синим флагом немного изменила свой курс: если раньше она направлялась в сторону арьергарда, очевидно намереваясь окружить его, то сейчас целью этой группы также стал центр франко-испанского флота, а именно, несколько кораблей союзников, шедших отдельно от других. Несколько опытных моряков „Incertain”, взобравшись на парапет внешней обшивки яхты, старались разглядеть „Royal Sovereign”, который шел под развевающимся над ним синим флагом во главе строя английских кораблей. Он, бесспорно, нацелился на трех- палубный галеон „Santa Ana”, флагман флотилии, состоявшей из пяти французских и трех испанских судов под командованием адмирала Алава.
— Это то место, где они хотят вклиниться в наш строй, — с тревогой подумал Келенез.
Французы „Fougueux” и „Pluton” шли в кильваторе „Santa Ana” настолько хаотично, что со стороны казалось, будто они вышли в море, чтобы устроить праздничный фейерверк. Вдобавок испанец „Monarca” и француз „Indomptable”, двигаясь с подветренной стороны, потеряли ход и оставили явно незащищенный зазор в линии центрального дивизиона союзной эскадры, а еще двое — очевидно страдающий ревматизмом „San Justo”, запутавшийся в своих парусах, и француз „Intrepide” и вовсе отсутствовали на своих местах. Последний пытался разными, только ему одному понятными способами, взять след ушедшего далеко вперед головного отряда адмирала Думанира. Но это удавалось ему явно плохо.
Тем временем „Incertain „продолжал свое движение вдоль линии эскадры в южном направлении, а его капитан успокаивал себя тем, что, по крайней мере, арьергард флота под командованием адмирала Гравина уже выстроился в боевой порядок, и его корабли ждали соответствующих команд с флагмана своей флотилии „Ptincipe de Asturias”. Перед глазами экипажа яхты продефилировали семидесятичетырехпушечные „Algesiras” под командованием контрадмирала Магона, за ним испанец „Babama”, французы „Aigle”, „Swift-Sure” и „San Idelfonso”, который являлся одним из современнейших испанских кораблей. Следом, торопясь занять свои позиции в строю, шли испанцы „Montanes” и восьмидесятипушечный „Argonaute”. Отставая от них на добрую пару кабельтовых и завершая собой гигантскую линию кораблей в форме дуги, растянувшуюся на добрых четыре мили и выгнутую в восточную сторону, следовали трехпалубный сточетырнадцатипушечный „Principe de Asturias” под командованием адмирала Гравина и его помощника адмирала Эсканьо, француз „Berwick” и еще один семидесятичетырехпушечный испанец „San Juan Nepomuceno”, ведомый адмиралом Чуррука: молчаливым, худым и бледным человеком, чьи исследования в области гидрографии и астрономии вызывали уважение даже у высокомерных и грубых англичан, которые с пользой для себя применяли эти знания в морских сражениях и походах. Келенез лично был знаком с Чуррука, много лет назад в Бресте он служил под его началом. Чуррука запомнился ему как несимпатичный, но внушающий к себе уважение командир. Ходили слухи, что после многих лет, проведенных им в плаваниях, он недавно женился на девушке из хорошей семьи. L'amour и все прочее. Еще говорили, что на выплаченное ему Королевским флотом жалование он основал в Кадизе частную школу математики. Или что-то в этом духе.
— Новый приказ командования!
Келенез посмотрел в сторону ближнего к ним фрегата „Themis”, который сигнальными флагами на рангоуте продублировал сообщение, переданное с видневшегося вдали „Argus”, а Галопин тут же расшифровал его. Это было пожелание сражаться до победного конца.
— Отлично, я рад. Сверь время по корабельным часам.
— Ровно полдень, мой капитан.
— Кэффер, уточните наши координаты.
Штурман достал хранившийся в его сундучке секстант, измерил им высоту нахождения солнца, сверил показания со своими записями и определил:
— Тридцать шесть градусов восемь минут северной широты, мой капитан... Мыс Трафальгар находится в четырех лигах на юго-восток.
— Уверен?
— Так точно.
Последние слова штурмана совпали с раздавшейся канонадой. „Пуум-ба” — громыхнуло вдали. Келенез бросил взгляд на север и увидел там белое облачко, отделившееся от „Fougueux” и подталкиваемое теперь бризом в сторону союзного флота, туда, где южная колонна английских кораблей под синим флагом уже вплотную подошла к „Santa Ana”. И сразу раздалась бесконечная череда выстрелов из корабельных батарей, и вся линия эскадры от центра и вниз на север под аккомпанемент оглушительного грохота начала фонтанировать вспышками, огнем и дымом.
Пумба, пумба, пумба. Шестьдесят боевых кораблей, пять тысяч девятьсот сорок пушек, сорок тысяч людей приступили к уничтожению друг друга. Началось сражение. Келенез и его команда с изумлением и безысходностью глядели, как разразилась буря, подобная гневу Всевышнего. Еще не успели французские и испанские корабли поднять на корме свои боевые знамена, как раздался оглушительный бортовой залп орудий по головному отряду английского флота, и добрая половина союзной эскадры погрузилась в облако белого дыма, смешанного с серым пеплом. Англичане тоже начали огрызаться Бум-раака. Бум-раака. Над столбом дыма, поднимаемом батареями, просматривались английские паруса, все ближе подходящие к линии франко-испанского флота, а тем временем по такелажу участвующих в бою кораблей на реи взбирались крохотные фигурки моряков, спешащих спустить нижние паруса. С невольным восхищением наблюдал Келенез, как продвигались вперед англичане. Пока „Santa Ana” сотрясалась от залпов всех своих орудий по левому борту, первые четыре английские судна, следующие за своим вожаком под синим флагом, с поразительной невозмутимостью старались просунуть свои носы в образовавшиеся зазоры между кораблями неприятеля. Их паруса, казалось, плыли над облаком, окутавшим натужно затрещавшие выстрелами корпуса кораблей: это с палуб и марсов взорвались сотни мушкетов.
— Бог ты мой, они проходят. Эти мерзавцы проходят!
Француз „Indomptable” шел против ветра и не успевал закрыть брешь между „Santa Ana” и „Fougueux”, несмотря на отчаянные усилия (Келенез представил себе, как капитан Бадуин надрывается, выкрикивая команды с капитанского мостика) и наполненные ветром марсель и брамсель грот-матчы и бизань, ему никак не удавалось приблизить свой нос к корме испанца и закрыть проход трехпалубному кораблю под синим флагом, который, невзирая на смертоносный артиллерийский огонь, продолжал свое движение вперед.
Остальные английские корабли разделились и, действуя как стая волков, выбирали для себя другие места прорыва линии союзной эскадры, двое из них устремились к зазору, который оставил испанец „Monarca”, отставший от „Pluton” и „Algesiras”. Пумба, пумба, пумба. Непрерывный обстрел из пушек поднял столь густой дым, что он уже покрыл собой всю арену морского сражения. С того места, где находился „Incertain”, видны были лишь вспышки и завихрения дыма и пепла, которые спиралью вздымались над лесом мачт и расправленных парусов, по мере продолжения канонады размер этого вихря лишь разрастался. Крааак. Один из кораблей, Келенез не мог различить, английский или союзников, потерял стеньгу бизань-мачты, которая среди облака дыма повалилась вниз, увлекая за собой оставшийся незакрепленным обрубок мачты, и все это, сцепившись с такелажем, рухнуло в море.
Келенез почувствовал, как у него замерло сердце. Поверх клубов дыма он разглядел разбитую корму „Santa Ana”, рядом с которой показался нос английского корабля с синим флагом на фок-мачте. Очевидно, что „Royal Savereign”, если это действительно был он, уже обогнул „Fouguex” и „Santa Ana” с другой стороны, дав при этом разрушительный бортовой орудийный залп по беззащитной корме „Santa Ana”. Ядра и картечь прошлись по палубе, сметая все на своем пути и превращая людей в кровавое месиво. После чего англичанин переместился в бейдевинд и, совершив разворот против ветра, вмазал по „Santa Ana” еще раз канонадой такой силы, что сам накренился на бок. Тут же ему пришлось испытать на себе прицельный огонь с „Fougueux”, „Indomptable” и „Monarca”, в результате которого была сбита его грот- мачта, а вскоре рухнула и бизань. Но вот среди дыма показались синие флаги еще двух британских кораблей, спешащих на выручку своему боевому товарищу. Три английских судна окружили терпящую бедствие „Santa Ana” в то время, как с десяток других их кораблей уже нацелились на идущих следом испанцев и французов. С позиции, откуда Келенез с нарастающей тревогой наблюдал за сражением, уже четко просматривалась тактика британцев: превосходящими силами окружать неприятеля, подавляя его огнем всех своих пушек и ружей, и далее продвигаться к арьергарду союзной эскадры. Это был почерк Нельсона: не ограничиваться обстрелом с дальней дистанции, а решительно сойтись с неприятелем в рукопашную лицом к лицу.